Пароль — «Прага» - Павлина Гончаренко

— О, вы не знаете, что это за край — Россия… — Полковник приосанился. — Это Рур! Ницца! Мы быстро приберем к рукам фанатиков-большевиков. — Он смотрел теперь на Хильду, будто главным для него было убедить эту женщину. — Смею уверить вас, что варварам-большевикам уже недолго осталось… Цыпленок уже на вертеле! — Кругер так поднял вилку, будто это был победный жезл.

Когда Хильда слушала полковника, катастрофа на Волге и отступление немцев на Украине казались ей не поражением, а хитроумным стратегическим замыслом фюрера. «Наверное, большевикам готовится какой-то головоломный капкан, — думала Хильда. — Не зря полковник о чем-то умалчивает — не хочет выдать военную тайну». И ей мерещились концерны, заводы, банки, железные дороги в одичавшем краю, которыми будут править такие сильные, как Кругер или майор Мюллер. Деловые, преданные райху немецкие женщины тоже покажут себя. Да, да!.. Она не принимала во внимание своего мужа: худосочному князю не справиться с этим водоворотом — он не из лоцманов…

Так было прошлой зимой, лишь год тому назад! Тогда никто во дворце и не поверил бы, что большевики способны наступать. Но действительность вносила все новые и новые поправки в стратегические надежды фрау Хильды и ее гостей. Вера во всемогущего фюрера чем дальше, тем все больше и больше приносила разочарования. Для супругов Бранку беда началась с письма от пражского гауляйтера, в котором тот просил разместить во дворце раненых офицеров. Не успел князь ответить согласием, как к воротам один за другим начали подъезжать крытые грузовики и военные медики взялись по-своему обживать левое крыло дома.

Меблированные Хильдой комнаты превратились в госпитальные палаты, в операционные и врачебные кабинеты с нетерпимыми запахами йода, камфары и пота.

Сюда привозили тяжелораненых. Те, которые выздоравливали, часто прогуливались по заснеженным аллеям парка.

Бранку долго простаивал у окон своего кабинета, всматриваясь в бледные лица искалеченных поселенцев. Как-то он решился спуститься вниз, чтобы расспросить у них о делах на фронтах, но офицеры не торопились отвечать, холодно глядя на наутюженного аристократа. Да, в сорок первом офицеры фюрера были намного вежливее во дворце князя.

Хильду раздражало это любопытство мужа. О делах на фронтах и в тылу в Добржише знали довольно хорошо. Гестаповского же майора Мюллера заинтересованность Бранку наводила на подозрение. И этот толстяк приезжал теперь сюда, в кулуары Берлина, не только для того, чтобы повеселиться среди своих…

В этот вечер разговор не клеился. За столом сидели молча, рюмки поднимали тоже без тостов. А тут еще и полковник Кругер — воплощение немецкой точности — почему-то опаздывал.

— Удивительно, — ни к кому не обращаясь, бубнил Мюллер, — очень странно… Почему нет оберста? Ваша самооборона ничего об этом не слышала, пан Крижек?

В этот миг в дверях гостиной появился полковник Кругер. Он утомленно бросил компаньонам «хайль» и, забыв приложиться к руке хозяйки, молча сел на свое место за столом. Его рука потянулась к бутылке чудесного коньяка «Арманьяк». Выпив две рюмки подряд и ничем не закусив, полковник нервно потер виски.

— Что случилось, оберст? — первой нарушила тишину Хильда. — Не мучайте нас…

— Случилось? — расслабленным тоном переспросил Кругер. — Не то слово, господа. Случилось — это если произошло что-то внезапное. А тут сюрпризы каждый день. И все эти случайные, — полковник нарочно сделал ударение на этом слове, — фортели выкидывают лесные бандиты. Хотел бы я знать, чем занимается уважаемое гестапо? — Кругер недобро взглянул на Мюллера: — Выискивает их бог знает где, а они у меня под боком, в комендатуре.

Мюллер поднялся:

— Может, господин полковник намекает на предательство некоторых офицеров?

— Ваши усилия напрасны, — оборвал его Кругер.

— Да объясните же, наконец, в чем дело! — нервно выкрикнул эсэсовец Шульц.

— Приберегите свои эмоции, Эрнст, — вздохнув, ответил полковник. — Сегодня смерть по пятам шла за мной, — наконец начал он. — О, красная мерзость! — Полковник сжал кулаки. — Вешать, сжигать на кострах, рубить на куски всех, кто сочувствует им. Господа, мы забываем иногда, что такое Чехия. Мы забываем, кто убил верного сына райха генерала Гейдриха. Они, — полковник поднялся, — они всегда должны видеть Лидице. Да, да, днем и ночью! — Он ударил кулаком по столу.

Хильда вздрогнула. Кругер, извиняясь, взглянул на нее и сел. Успокоившись, продолжал:

— Понимаете, подъезжает к комендатуре на велосипеде фельдфебель с толстым портфелем. Поставил машину у стены, поздоровался с часовыми и спрашивает: «Где здесь начальство? Я фельдъегерь из Праги: нужно сдать почту». Входит в канцелярию и требует меня или моего заместителя гауптмана Кельта. Я, к счастью, был в казарме, а мой милый Иозеф принял несколько пакетов и хотел проверить, что в них, но фельдъегерь, извинившись, попросил сначала расписаться, так как он очень торопился, крикнул «хайль» и вышел. Гауптман вызвал начальника штаба, офицера из разведотдела и начал, распечатывать секретный сверток. Он успел только сорвать сургуч, как произошел взрыв и… — Кругер развел руками, — от всех, кто был в комнате, осталось мокрое место. Шесть офицеров…

— А террориста поймали? — с надеждой спросила Хильда.

Полковник посмотрел на нее так, будто она сказала что-то недостойное.

— О, чего стоит наша доверчивость! Никто не обратил внимания на то, что этот фельдъегерь из Праги приехал не на машине, а на велосипеде и что при нем не было ни единого охранника. Кстати, велосипед так и остался возле стены. Наверно, партизан зашел в соседний дом, переоделся и спокойненько исчез. А в велосипедной сумке для инструментов найдена записка. Вот она.

Майор Мюллер сгреб тяжелой рукой небольшую бумажку и, пробежав сначала по ней глазами, прочитал вслух:

— «Видел ваше объявление с обещанием высокой награды за мою голову. Дешево цените, господа. Чтобы поднять цену, шлю вам небольшой гостинец. Это только цветочки, ягодки — впереди. Олешинский». Снова он! — прохрипел Мюллер. — Хотел бы я знать, кто этот тип, что принес нам столько несчастья? И фамилия будто чешская или словацкая. А может, русский? — Майор пытливо взглянул на полковника.

— Я не гадалка, майор, — с иронией пробубнил Кругер. — Вермахт, в отличие от гестапо, никогда не клялся, что он все видит, все знает и все слышит.

ОТВЕТ НА ВОПРОС

Уже сутки отряд «Смерть фашизму!» из партизанского соединения генерала Наумова отдыхал в только что освобожденном селе под Бродами, Львовской области.

На рассвете второго дня в окно избенки, где крепко спал командир отряда капитан Олешинский, кто-то настойчиво забарабанил. Евгений мгновенно вскочил и, придерживая пистолет, пошел открывать дверь. Перед ним стоял запыхавшийся связной.

— Товарищ капитан, — выпалил он, — штабная машина наскочила на наше минное поле. Чуть не случилась беда. Одним словом, сам генерал пожаловал. Говорят, сердитый. Зовет вас к себе.

Олешинский не глядя скрутил цигарку. Через несколько минут ездовой выводил гнедого.

Февральский мороз забирался под теплую кожушину, хватал за шею, холодными иголками впивался в спину, и капитан потирал руки, жадно вдыхая свежий воздух. Пропустив мимо себя лихого коня, Олешинский побежал за ним и, вскочив на ходу в сани, исчез в утренних сумерках.

Еще издали увидал возле штаба изрешеченный минными осколками «газик» генерала Наумова. «Ну и растяпа же я, — корил себя мысленно Олешинский. — Не успел предупредить начальство».

В комнате уже были командиры и штабные. Михаил Иванович встретил Олешинского сурово.

— Какой дурак так минирует? — выкрикнул он вместо приветствия. — Ты с немцами или со своими воюешь? Почему не предупредил?

— Разве же я знал, что вы так неожиданно?..

— Видели? — Наумов обвел всех удивленным взглядом. — Выходит, я повинен?

Наумов глубоко затянулся цигаркой. В глазах его скорее не гнев, не возмущение, а обыкновеннейшая усталость. В хате тихо. Только слышно, как тикает под ржавым циферблатом настенных часов беспокойный маятник.

Генерал неторопливым движением кладет на стол полевую сумку, вынимает какие-то бумажки, газету.

— Вот что, друзья, — звенит его голос, — от начальника Украинского штаба партизанского движения есть приказ отправить в распоряжение штаба нескольких самых опытных партизан для выполнения особо важного задания. Мы решили послать из конотопского отряда «Смерть фашизму!» капитана Олешинского и разведчика Михаила Манченко. Вот я и прибыл к вам так неожиданно. Чуть на минах не споткнулся.

Что-то защемило в душе капитана. Он жадно ловил каждое слово Наумова, но тот был по-военному краток.

Исподлобья хитровато смотрел на генерала серыми глазами сапер Манченко. Это его минеры вчера перестарались. Михаил хорошо знал характер генерала и за спокойным, уравновешенным тоном чувствовал внутреннее волнение Наумова. «Э-э, брат, — думал Михаил, — ты знаешь больше, чем нам сказал. Иначе не примчал бы сюда сам. Выходит, на большое дело идем. Наверное, генерал по рации связался со штабом».